Угроза военного удара по Сирии не вызвала у многих энтузиазма. Однако ему удалось вынести сирийскую революцию за стол переговоров. До сих пор Сирия явно отсутствовала в списке приоритетов западной повестки дня, что, очевидно, не представляет большого интереса как для правительств, так и для общественного мнения, как левого, так и правого.

За последние два с половиной года сирийская революция не сумела побудить западные правительства положить конец трагической спирали событий. Пока у каждой из противоборствующих сторон в сирийском конфликте нет возможности и желания обеспечить интересы Запада в регионе, зачем вкладывать средства во вмешательство? Такова была суть действий генерала Мартина Демпси. замечания о ситуации в Сирии за два дня до резни в Гуте. Однако такое безразличие характерно не только для правительств Соединенных Штатов и европейских стран. Общественное мнение также не интересовалось десятками тысяч смертей, а также разрушением городов и деревень. И только после того, как смерть в Сирии пересекла одну из красных линий Запада – продемонстрировав доказательства применения химического оружия – люди в Сирии стали вопросом, заслуживающим интереса. В этот момент военные корабли заняли позиции. Между тем, против них выступили антивоенные настроения и комментарии, выступающие против военной интервенции Запада.

Меня не интересует здесь отделение тех, кто поддержал забастовку, от тех, кто протестовал против нее. Меня также не беспокоят аргументы правых, выдвигаемые в этом контексте, которые сочетают ненависть к Демократической партии с исламофобией, что в конечном итоге приводит к тому, что фактически является защитой сирийского режима. Скорее, меня беспокоит фиаско, которое болезненно проявилось в позициях и дискуссиях, которые провели представители левой стороны политического спектра в ответ на угрозу военного удара Запада по Сирии.

Одними из первых, кто резко продемонстрировал этот разгром, были политические активисты, которые участвовали в антивоенных протестах и ​​при этом получили двойной удар. С одной стороны, они видели себя стоящими бок о бок с людьми, держащими фотографии президента Сирии Башара Асада, а с другой стороны, они были окружены общими антиимпериалистическими лозунгами, не имеющими никакого особого отношения к сирийскому народу. Однако настоящая трагедия не здесь. Зрелище антивоенных демонстраций, объединяющих крайне правых и крайне левых, знакомо. Настоящая трагедия возникла в результате дискурса, который в конечном итоге стал доминировать в левой оппозиции военному удару. Этот дискурс взял свой словарный запас из крайне правых кругов и вместо того, чтобы направить оружие против империализма, направил его против сирийского народа.

Действительно, между империализмом и его врагами произошла своего рода смена ролей. Президент Барак Обама не особо утомлялся разработкой идеологического знамени для своей следующей войны. На этот раз не будет «битвы за демократию» или войны во имя «свободы афганских женщин». Даже «свободы сирийскому народу». Скорее, это будет война за американские «красные линии» и «национальную безопасность». Здесь империализм оказался совершенно голым, лишенным своего характерного представления о себе как о воротах искупления для народов мира. Чтобы найти дискурс, воспевающий этот знакомый рефрен, нужно перейти на противоположную сторону, где важные антивоенные левые активисты и мыслители взяли на себя задачу продвижения идеологии «белого человека», парадоксальным образом заимствовав и повторно развернув империалистический дискурс в имя борьбы с империализмом. Они не возражают против идеи использования военного удара для искупления сирийского народа. Скорее, они возражают против этого по другому основанию: Революционные сирийцы не заслуживают искупления потому что они не доказали свою радикальную квалификацию и светско-демократическую ориентацию, поэтому мы не должны вмешиваться от их имени. Выступая против военной интервенции, дискурс оппозиции военной забастовке, таким образом, попал в ловушку культурного империализма, когда он думал, что выступает против военного империализма.

Возможно, наиболее тревожным является то, что некоторые попытались «применить» вторжение в Ирак в 2003 году к сирийской ситуации или, по крайней мере, прочитать последнюю через призму первой. От этой группы, очевидно, ускользнуло от того, что тот же самый дискурс, лежащий в основе идеологической мантры Джорджа Буша, был реконструирован в буквальном смысле сирийским режимом и его союзниками. Дошло до того, что полную фразу из одной из речей Буша о войне с террором можно найти в устах либо генерального секретаря «Хезболлы» (который, наконец-то, помешан на «такфиристах»), либо избранного лидеры светских арабских левых. Таким образом, во имя сопротивления военному удару, дискурс Буша порхает между строками, произнесенными левыми, которые изо всех сил боролись с иракским вторжением. Возможно, дух неоконсерваторов наконец овладел их.

Это была та же самая империалистическая ловушка, которая подтолкнула других левых к призыву к миру. Это благоприятный призыв, но удивительный тем, что он прозвучал сразу после того, как было использовано химическое оружие, как будто тот, кто им владел, просит жертв принять газ зарин после его вдоха. Чувство удивления не длится долго, когда понимаешь, что это мирные призывы отчаяния от всего, что движется на сирийской земле. Возможно, те, кто озвучил этот призыв, не видят необходимости в конфликте с самого начала, пока те, кто воюет в нем, не соответствуют профилю, согласно самому империалистическому каталогу.

Опасность глобального левого дискурса в его многочисленных вариациях заключается не только в том, что он облачается в империалистическую одежду, выдвигая свои якобы антиимпериалистические аргументы, но и в том, что его логика выдает его неприятие любого рода вмешательства – империалистического или иного, под эгидой ООН. или нет, соответствует или противоречит международному праву. Те, кто построил этот дискурс, выступают против военной интервенции не из-за личности вмешивающейся державы, а из-за людей, от имени которых эта сила будет вмешиваться. Они выступают против вмешательства не из-за целей первого, а из-за недостаточной квалификации второго.

Проблема здесь не в том, чтобы отделить «хороших левых» от «плохих левых». Во всяком случае, я не думаю, что такая категоризация возможна. Однако меня преследует вопрос: что заставляет искренний левый дискурс превращаться в отретушированную версию исламофобского правого дискурса? Кажется, что в комнате слон. Это призрак Советского Союза? Европоцентризм? Приоритеты геостратегии?

Я не знаю, что такое слон. Но я знаю муравья. Я знаю, что арабские революции с самого начала были революциями без конкретных обещаний и претензий. Это были революции против угнетения и несправедливости, а не революции, направленные на реализацию заранее обдуманных программ и идей. Если позаимствовать у Вальтера Беньямина, это «революции, питаемые образом порабощенных предков, а не образом освобожденных внуков».* Возможно, в этом смысле революция, подобная той, что произошла в Сирии, не возникла в других арабских странах. Революционеры Сирии в этой игре предстают эффективными подчиненными: теми, у кого нет голоса и кто не может говорить с западными академическими кругами, даже с левыми среди них. Только гора Касюн слышит их голос и ждет их прихода, сколько бы времени это ни заняло.

* Вальтер Беньямин, «Тезисы по философии истории», в иллюминация, пер. Ханна Арендт (Нью-Йорк: Schocken Books, 1968): 260.

[Эта статья была первоначально опубликована в арабском на Джадалийе. Его перевела на английский Анжела Джордани.] 

---